Василий Головачев - Реликт (том 1) [Книги 1–3]
Шесть суток назад, когда Грехов еще бродил по лесу Грусти на Чаре, группа ученых и коммуникаторов в количестве сорока шести человек ушла на ТФ-звездолете к одному из Городов, наиболее загадочных объектов Тартара. И вот уже шесть суток подряд из района посадки доносится резкий голос автомата: «Внимание! Выбрасываю…» — молчание, скрежет — и так без конца. Шесть суток подряд люди на Станции пытались с помощью зондов и телероботов разглядеть, что случилось с кораблем, безуспешно пробовали установить с ним связь. Издали колонна корабля казалась неповрежденной и стояла очень прочно. Однако так и не появились возле него передвижные лаборатории, с помощью которых предполагалось вести исследования. Корабль не открывал люков, превратившись в подобие тех скал, у которых он так неудачно финишировал. Единственным движением в том месте было мелькание паутин, стаями круживших вокруг земного корабля. Напрасно вслушивались в мутный океан атмосферы телезонды и чуткие приборы: в районе посадки царила странная тишина.
В других районах единственного материка Тартара все было по-другому: проносились над равнинами и отрогами гор любопытники — так почему-то обозвали исследователи летающие скалы; неторопливо плыли по своим загадочным делам паутины; в горах появлялось и долго не исчезало багровое свечение, время от времени в некоторых местах резко и непонятно менялся рельеф…
Да, с высоты все это очень походило на активную цивилизационную деятельность, построенную по своим, не известным людям, законам.
— Обидно, что мы натыкаемся на столь красноречивое равнодушие, — не заметив, как заговорил вслух, произнес Грехов.
— Что? — спросил Сташевский, покосившись в его сторону.
— Ничего, — пробормотал Грехов, чувствуя на себе изучающий взгляд Молчанова.
— Внимание! — передал по оперативному видеому инженер связи Станции. — Дальность на пределе. Дальше пойдете своим ходом.
— Готов, — коротко бросил Диего Вирт, держа руку над регулятором управления. Шлем мыслеуправления он уже надел.
— Желаю успеха, — сухо сказал из видеома Кротас. — Пока еще не поздно, задавайте вопросы.
— Поздно, — без улыбки ответил Сташевский.
— Старт! — энергично произнес далекий дежурный. — Выключаем поле.
Сташевский кивнул, и Диего включил собственное защитное поле корабля.
Тяжесть хлынула в тела людей, не тяжесть ускорения, а какая-то странная тяжесть, замедляющая движения и мысли. Диск планеты придвинулся, кренясь, налился фиолетовой полутьмой и закрыл панорамный видеом с трех сторон. Мелькнули и пропали светлые пятна, чередуясь с черными провалами, стремительные струи пронеслись рядом, потом модуль вонзился во что-то серо-голубое, и люди словно ослепли.
Диего выбросил энергичное слово, навис над пультом, и видеомы прозрели. Твердое, испятнанное белым летело на людей фиолетовое поле, закружилось каруселью. Мелькнул в стороне и пропал какой-то знакомый силуэт, и звонким ударом оборвалось вдруг движение. Наступила тишина и неподвижность.
— Дьявол! — сказал Сташевский почти восхищенно. — Я думал — конец!
— Вот именно… — пробурчал Молчанов, растирая виски.
— Мастер, — Грехов похлопал Диего по плечу. — Не промазали?
— Думаю, максимум — на полтора-два километра, — Диего снял шлем и погладил бритый череп.
В целях безопасности (относительной, конечно) они «приземлились» за сто сорок километров от места посадки замолчавшего звездолета, по другую сторону Кинжального хребта.
— Посмотрите-ка.
Грехов проследил направление взгляда Вирта и прямо под лиловым яйцом тусклого светила заметил неподвижно парящую гигантскую паутину. Она была огромна — дальний край ее терялся в желтой дымке неба — и висела совершенно спокойно, словно была невесома. Узор ее с настоящей паутиной имел весьма отдаленное сходство, но, подумав, Грехов решил, что тот, кто назвал эту штуковину «паутиной», был недалек от истины. Интересно, каковы же тогда пауки?..
— Сторож, — с непонятным выражением сказал Молчанов.
Поход
Было уже далеко за полночь, когда горизонт впереди вдруг осветился серией сине-зеленых вспышек чудовищной яркости.
— Стоп! — мгновенно отреагировал Сташевский.
Руки автоматически утопили штурвал в выемку пульта, и танк резко остановился, вздохнув гасителем инерции, как уставший бронированный ящер. Еще одна серия очертила горизонт, высветив пронзительной синевой мельчайшие детали ландшафта и лица людей. Вспышки мелькнули совершенно беззвучно, и после них наступила полнейшая темень, еще более усугубившая предрассветный мрак.
— Юго-юго-запад, — определил Молчанов, — километров восемьдесят, за хребтом. Что за вспышки?
Грехов бросил взгляд на приборную панель.
— Эмиссионные, типа электрических разрядов.
После слепящего варева вспышек глаза не замечали ни пульта, ни панели, и, казалось, фосфоресцирующие эллипсы и квадраты индикаторов висят в воздухе, ни на что не опираясь.
— Хоть глаз выколи! — проворчал недовольный Сташевский.
Он сидел слева, в кресле биомеханика, и Грехов, глаза которого адаптировались быстро, видел его широкий силуэт. В коричневеющей тьме постепенно проступали смутные контуры кресел, аппаратов и людей. Весь купол кабины представлял собой панорамный видеом, поэтому от кажущейся беззащитности машины иногда становилось неуютно.
Сзади послышался зевок проснувшегося Вирта.
— По какому случаю остановка? Приехали?
— Тихо! — грозным шепотом сказал Сташевский.
Грехов обратился в слух и где-то на грани восприятия услышал далекое, едва угадываемое тикание огромного механизма. Будто порыв ветра донес сюда в неправдоподобной тишине тартарской ночи медленные равномерные удары: банн!.. банн!.. банн!..
— Колокол, — шепнул Молчанов. Грехов хотел ему возразить, потому что звуки больше всего походили на удары в гонг, но было в них что-то и от колокольного звона — бархатный бронзовый тембр. А может быть, сыграло воображение, всегда дорисовывающее то, что человек желает увидеть или услышать…
Они настолько увлеклись странными звуками, что прозевали появление любопытника. Он примчался скорее всего со стороны Кинжального хребта — светящийся белесый призрак, похожий на скелет гиппопотама, — но Грехов уже знал, что днем, на свету, «гость» представлял бы собой камнеподобную глыбу непередаваемо черного цвета, с неожиданной легкостью порхавшую в воздухе. Любопытниками их окрестили за явный интерес к земным аппаратам, особенно к тем, которые использовали силовые поля. Иногда, при движении низко над сушей, за ними тянулись длинные, многокилометровые хвосты медленно опадающей пыли. Грехов и сам видел со Станции несколько таких хвостов.
